Кадры из фильмов 60-х: по ночным улицам города прогуливается молодежь. Вот влюбленная парочка устроилась на ступеньках набережной встречать рассвет. Вот вообще одинокая девушка под мелодию Дунаевского мечтательно бредет по темному мосту.
И …мучительно чего-то недостает: каких-то до боли знакомых деталей, современных колоритных типажей, актуальных реплик. Вспомнила! «Э, козлы, жить надоело? Добрые люди по домам сидят за железными дверями, за семью запорами, а вы, блин, нарываетесь?! Ну, щас мы вас заставим нас уважать…» Никто не выражается трехэтажным матом, не тащит девушку в кусты, не вырывает сумочку, не бьет под дых, не отбивает почки… А если попробует - как из-под земли вырастет бравый постовой, и хулиган позорно бежит, сверкая пятками.
Майскими ночами рвутся почки
Это типично для далеких шестидесятых. А вот вам начало третьего тысячелетия, май 2005 года.
У учащихся, в том числе семнадцатилетнего глазовчанина, студента, будущего программиста Алеши Вологина, горячая пора. Коротко о нем: в школьном аттестате четверки и пятерки, имеет многочисленные дипломы за успехи по разным предметам, увлекается компьютерными программами, рыбалкой, играет на гитаре, сочиняет песни. Папа - водитель, мама, Марианна Генриховна, – концертмейстер педагогического института.
Итак, весь день Алеша писал курсовую. Перед сном созвонился с другом Егором, с разрешения мамы решил подышать свежим воздухом, размяться после утомительного сидения за компьютером. Есть в Глазове облюбованный молодежью бульвар, неизвестно кем прозванный «Бродвей». Там друзья и устроились на скамеечке, слушали приглушенный магнитофон. Рядом сидели два парня, их мотоцикл был прислонен к лавочке. Познакомились: одного звали Рустам, другого Сергей.
Рядом с ними по пешеходной дорожке (ребята еще удивились: милиция, а нарушает правила дорожного движения) медленно прошла машина патрульно-постовой службы. Потом развернулась и остановилась напротив ребят. Рустам решил: их чем-то не устроил прислоненный к скамейке мотоцикл, подошел ближе. Водитель выматерился и начал угрожать расправой. Далее события разворачивались следующим образом.
Из машины выскочил сотрудник милиции и со словами: «Мы заставим вас уважать милицию!», густо сдобренными нецензурной бранью, коленом ударил Рустама в область солнечного сплетения. Парень скорчился от боли. Еще удар кулаком по согнутой спине - тот упал, а разгоряченный легкой победой милиционер направился к ребятам. Первым на пути оказался Алеша. С тем же обещанием научить любить родную милицию он нанес ему удар в живот, потом по почкам. Сколько еще было ударов, Алеша не помнит, так как потерял сознание.
Заметив, что после «беседы» с представителем правопорядка Алеша лежит с открытыми глазами, дергаясь всем телом и ни на что не реагируя, ребята минут десять пытались привести его в чувство… Он застонал. Один милиционер, похлопав мальчишку по щекам, удовлетворенно заметил: «Жить будет, оклемается», после чего патруль погрузился в машину и уехал с чувством выполненного долга, не вызвав неотложку, не оказав подростку первую помощь. Позже выяснилось, что и с мотоциклом кто-то из сотрудников ППС мелко, по-хулигански пошалил: спустил шины, вырвал проводки, выкрутил золотники и засунул их в бензобак.
После Бродвея
Уложив не приходящего в сознание Алешу на скамейку, ребята начали вызывать по мобильнику неотложную помощь. Врачи долго не ехали. Потом фельдшер рассказывала: увидела подростков, которые несли на руках мальчика, его ноги волочились по земле (Алеша был так плох, что Егор держал палец под его носом: дышит - не дышит). Врач осмотрел пострадавшего, сказал, что тот нуждается в госпитализации. В больнице был поставлен диагноз: закрытая черепно-мозговая травма с сотрясением головного мозга, ушиб и опущение левой почки, кровоподтеки в поясничной области.
Ночное нападение на улице – всегда травма для жертвы, физическая и психологическая. В десятки раз более тяжелая, если напали люди, по долгу службы обязанные бороться с преступностью, представляющие собой правовое государство. Правовое государство изъясняется матом, отбивает почки и пинает под дых? Взрослые – против детей, вооруженные – против безоружных, облеченные правом – против бесправных. Бесправных - не только когда их бьют, но, как выяснилось впоследствии, когда они пытаются найти правду.
После «бродвейского» инцидента Алешу стало не узнать. Был дружелюбный, общительный - стал подавленным, замкнутым, морщился от головных болей, страдал от бессонницы, стал постоянным клиентом психолога. Был успешный студент – из-за длительного лечения пропустил сессию, по медицинским показаниям его оставили на второй год (колледж платный, поэтому деньги за учебу продолжали взиматься). Спустя год улучшения не наступило, медкомиссия ВКК отправила его в академический отпуск. Третий курс растянулся на три года.
От переживаний, от многомесячной ходьбы по судебным и прокурорским коридорам не выдержала, слегла в больницу Алешина мама. Появились напряжение, дрожь в кистях рук и пальцах (напомню: Марианна – концертмейстер, ее гибкие руки – рабочий инструмент). Вот они - заключения врачей, справки о стационарном лечении, квитанции за платное медицинское обследование, копии бюллетеней, стопки рецептов и чеков за лекарства и т.д. Такова была цена выверенных, отработанных в цель ударов работника патрульно-постовой службы.
В другой папке – десятки бумаг, собранных за два с половиной года: жалобы, пояснения по жалобам, обращения, заявления, справки, просьбы, отказы и снова обращения, протоколы судебных заседаний, судебные решения и определения. Все для того лишь, чтобы доказать, что белое – это белое, а черное – черное, чтобы за преступление последовало наказание и восторжествовал закон. Но люди, ответственные за соблюдение закона, журили Вологину: «Какая вы кровожадная».
Следствие ведет мама
По столь очевидному делу следствие тянулось два года. Сменились четыре следователя. Сына в качестве потерпевшего допросили только через девять (!) месяцев. И только через два (!) года делом об избиении Алексея Вологина занялся суд. Было много недомолвок, вольных или невольных искажений, путаницы и противоречий в показаниях свидетелей со стороны подозреваемого сержанта Ивана Данилова, которые сами потом признавались в откровенной лжи.
Сначала в деле фигурировала пьяная женщина, у которой украли сумочку с сотовым телефоном. Она обратилась за помощью к милиционерам и якобы опознала в подростках на «Бродвее» грабителей. Марианна разыскала ее и узнала, что женщина в это время находилась в другом автомобиле и в совершенно другом месте. Сначала милиционеры рассказывали, что два молодых человека дали деру, «при этом спотыкались и шатались из стороны в сторону». Потом выяснилось, что подростков было четверо, никто не убегал, погони не было.
Следственные мероприятия целиком и полностью пришлось взять на себя Алешиной маме: она давала объявления в газету, устанавливая свидетелей («Бесконечно им благодарна, что они не испугались, откликнулись»), говорила с врачами, фиксировала побои, настаивала на медицинской экспертизе. На следующий день по совету адвоката повезла больного сына в психоневрологическое отделение на пробы, чтобы доказать: накануне сын был трезв. И вовремя: в деле мелькнула оговорка, якобы в больнице Алеша дул в трубочку и якобы трубочка показала алкогольное опьянение. Оговорка мелькнула и растаяла.
Работа следователя свелась к тому, что он в своем кабинете отговаривал потерпевших и свидетелей от возбуждения уголовного дела. То есть буквально: хорошо ли они подумали, нужны ли им проблемы?
Марианна показывает кипу листов: ее прошения и жалобы на бездействие следователей и очередные постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. «Напишу жалобу, добьюсь встречи с прокурором – чувствуется слабенький толчок в расследовании, и снова тишина, болото». Если бы не ее упорство и сила духа, «бродвейское» дело давно бы заглохло. И не состоялось бы десять судов (два верховных), принудивших следователей возбудить уголовное дело, судей - вернуться к началу процессуальных действий и, в конце концов, признать Ивана Данилова виновным в совершении тяжкого должностного преступления.
«Не знал…»
«Не слышал…»
«Не видел…»
Милиционеры, находящиеся в ту ночь с Даниловым, поголовно страдали провалами в памяти, слабым зрением и кратковременной глухотой. Все началось с того, что кому-то из них «показалось», что один из подростков сделал оскорбительный жест в адрес сотрудников ППС. Свидетельские показания водителя: «Дату точно указать не может», «кто именно в составе автопатруля находился, не помнит», «не помнит», где подобрали Данилова с сослуживцем. «Для чего посадили их в автомобиль, не помнит». «Не помнит, сколько человек выходило из автомобиля. Что происходило дальше, не может сказать, поскольку не обращал внимания, что там происходит». «В сознании ли был лежащий молодой человек, не помнит. Не помнит вообще, отвечал ли он что-нибудь». «Почему не вызвали «скорую помощь», не помнит». «Что там произошло, почему молодой человек лежит на земле, не видел. Наносились ли кому-нибудь побои, сказать не может…» «Не знает…» «Не видел».
О другом сослуживце: «Совместно с кем был, он не помнит. Кто обычно работает на данном автопатруле, сказать не может. Выходил ли кто из машины, кроме Данилова, сказать не может… О чем они разговаривали, не слышал. Чтобы Данилов наносил кому-то удары, не видел. Куда делись молодые люди, не помнит…Убежали они или нет, внимания не обратил. Что кого-то избивали, он не помнит. На вопрос, почему ранее при даче показаний говорил, что молодые люди были пьяные и убегали, простодушно признался: (цитирую): «Не придавал значения тому, что там вообще что-то было, и не помню, почему давал такие показания».
Возможно, все видел и помнил обвиняемый, но он занял непоколебимую позицию: вину не признал, показания давать отказался, доказательства своей защиты не представил и дополнить судебное следствие не пожелал. Его позиция дрогнула только на последнем суде: «Вину признаю, в содеянном раскаиваюсь». Последнее слово: «Мне нечего сказать». Ни извинений и соболезнований, ни возмещения морального и материального ущерба семья Вологиных не получила. Марианна не опускает рук: «Я подала в суд гражданский иск и добьюсь, чтобы преступник в погонах выплатил все до копейки».
Сержант Данилов осужден на три года условно. Через два года ему разрешено вернуться в органы внутренних дел. Отстирается ли за это время пятно на мундире?
Надежда ГЕОРГИЕВА
